К вопросу о «тайне Мессии» в Евангелии от Марка

 

 

Вопрос о тайне Мессии в Евангелии, несмотря на свою кажущуюся специфичность, на самом деле выводит нас на важнейшие темы отношений Бога и человека. «До сих пор остается жизненным этот вопрос Господа о Нем Самом: «За кого же почитают Меня люди?». До сих пор – в течение двадцати веков – суждения о Личности Христа пестры, как пестры были мнения о нем современников. И это справедливо даже не столько в отношении научной критики, сколько в отношении «обывательского суждения».[1] Ответ на этот вопрос о тайне Мессии зависит от позиции самого вопрошающего. Так, можно говорить о тайне, как литературном приеме автора Евангелия от Марка, как это прослеживается в ряде исследований последнего столетия, особенно после работ В.Вреде, или задать совсем другой уровень разговора, обсуждая понятие тайны, как элемент Божиего домостроительства, необходимую ступень в деле спасения.

 

Сначала ознакомимся с традиционным взглядом Церкви. Нельзя сказать, чтобы Церковь в течение почти 2-х тысячелетий обходила молчанием этот вопрос. Вопрос был осознан и на него был дан вполне убедительный ответ. Сделаем краткий обзор святоотеческих толкований по этому поводу.

Наиболее ясно и полно этот вопрос раскрыт в толковании св.Иоанна Златоуста. Святитель выявляет разные аспекты тайны, обсуждая исповедание Петра. Сначала ставится общий вопрос, почему вообще Христос явно не открывает Себя ученикам. «Но почему Христос не открывает Себя сам, - не говорит: Я Христос, - но достигает этого вопросом Своим и заставляет произнести исповедание учеников. Потому что это и Ему тогда было приличнее и нужнее, и их более побуждало верить сказанному.»[2]

Далее, кроме того что Христос не открывает Себя Сам ученикам, Он, после исповедания Петра, запрещает им обнародовать это знание. Св.Иоанн Златоуст объясняет это тем, что тогда еще не пришло время проповеди, ибо впереди еще Крест: «Для чего Он запретил? Для того, чтобы, по удалении соблазнителей, по совершении крестного подвига и по окончании всех Его страданий, когда уже некому было препятствовать и вредить вере в него многих, тогда чисто и твердо напечатлелось в уме слушающих верное о нем понятие. Могущество Его не так еще очевидно обнаруживалось. Поэтому Он хотел, чтобы апостолы тогда уже начали проповедовать о Нем, когда очевидная истина проповедуемого и сила событий будут подтверждать слова их. Действительно, иное было дело видеть, что Он то чудодействует в Палестине, то подвергается поношениям и гонениям (особенно, когда за чудесами должен был последовать крест), и иное дело видеть, что вся вселенная Ему поклоняется и верует в Него, и что Он уже не терпит ни одного из тех страданий, которые претерпел. Поэтому-то Он и повелел никому не сказывать.»[3]

Об этом же, комментируя Евангелие от Матфея 16:21, говорит блаженный Иероним: «Смысл таков: Тогда проповедуйте обо мне, когда Я претерплю это, потому что бесполезно проповедовать всенародно о Христе и провозвещать народам Того, которого они впоследствии увидят бичуемым и пригвожденным кресту и много претерпевающим от старейшин и книжников и первосвященников.»[4]

Главное событие, ключевое для понимания тайны, это Воскресение: «И  действительно, многого они еще не разумели в Его словах, чего прежде креста Он ясно не открыл им; после же воскресения они поняли некоторые из его слов.»[5]

Более того, до события Воскресения ученики не могли постигнуть тайну Воскресения: «Они даже боялись спрашивать Его, впрочем не о том, точно ли умрет Он, но о том, как и каким образом, и что значит эта тайна? Они не знали, что такое значит воскреснуть, и считали важнейшим никогда не умирать.»[6]

Даже Петр, исповедуя Иисуса Сыном Божиим не осознавал, в чем эта тайна: «Он (Петр) познал, что Иисус есть Сын Божий; а что такое тайна креста и воскресения, - то ему еще не было известно.»[7]

Но эта тайна не остается совершенно сокрытой, Господь открывает ее ученикам. Об этом говорится, в частности в толковании епископа Григория (Лебедева) на евангелие от Марка: «Господь посвящает учеников в тайну, обвеявшую их. Он подзывает к Себе двенадцать и говорит им, что в Иерусалиме Он будет предан, поруган, оплеван, осужден на смерть и убит. Но пусть также знают ученики, что всему этому унижению надлежит быть, что здесь, в Его кресте, - тайна Его славы, так как в третий день по смерти наступит Его победа и торжество: Он воскреснет…»[8]

Тайна Креста это и есть тайна спасения: «Но как венец будем носить крест Христов. Чрез него совершается все, что для нас нужно.»[9]       Эта тайна Креста есть главное событие в жизни каждого человека, это не абстракция, а призыв для христианина: «Да слышат это все те, которые стыдятся крестных страданий Христовых. Если и верховный апостол, и притом, когда не понимал еще всего ясно, назван сатаною за то, что устыдился креста, то какое извинение найдут те, которые при всей очевидности отвергают это таинство?»[10]

На эту же тему пишет преподобный Ефрем Сирин, еще более акцентируя внимание на том, что запрет на исповедание Христа связан с необходимостью свидетельствовать о Нем не словами, но делами. «Никому не говорите обо мне, что Я –Христос (Мф.16:20), -т.е., не словами только, но делами и заслугами покажите истину обо Мне.»[11]

Но просто человеческих дел явно не достаточно для принятия богооткровенной тайны. Обсуждая непонимание учеников (впоследствии, в терминологии протестантского богословия оно названо тайной учеников), другой учитель Церкви св.Афанасий Великий подчеркивает, что для принятия тайны, необходимо участие благодатной помощи Духа Святого. А эта помощь, в свою очередь стала реальной после события Пятидесятницы: «Ибо осмелюсь сказать, что и сами блаженные ученики не имели совершенного понятия о Божестве Его, пока не снизошел на них Дух Святый в день Пятидесятницы; потому что и по Воскресении, увидев Его, поклонились Ему; а иные усомнились (Мф.28:17).»[12]

В заключение обзора православной традиции толкования тайны мессии в Евангелии от Марка приведем глубокое суждение епископа Кассиана (Безобразова), объясняющего онтологические причины этой тайны существующим контрастом Бога и мира: «Контраст Бога и мира, проходящий через все Евангелие Марка и достигающий своего предельного выражения в страстях Христовых, приводит к явлению Его Божества. Победа Иисуса, явленная в Его Страстях, запечатлевается в славе Воскресения.»[13]

К этой великой тайне приобщаются ученики: «Призываемые Господом ученики выделяются из мира (1:16-20). Двенадцать Апостолов, выделяемые из общей массы учеников, должны быть с Ним (3:14). Вместе с Иисусом Двенадцать противостоят миру. Господь их подвергает нарочитому воспитанию. Совершаемые перед ними чудеса (ср. 4:35-41 и далее до 8гл. включительно) приводят их к мессианскому исповеданию устами Петра (8:27-31). Узнав в лице Учителя обетованного Мессию, они пребывают в единении с Ним, и Господь, продолжая воспитание, посвящает их в новую тайну: тайну Мессии страдающего, против которого восстает мир (8:31 и дальше до гл.10 включительно). С контрастом связано разделение. Мысль о разделении на спасающихся и погибающих, проводится в первой притче о сеятеле (4:2-20). Ударение лежит на спасающихся.»[14]

Тайна эта дается людям для спасения: «Спасение, по учению Марка, есть преодоление контраста Бога и мира. Его возможность дана во Христе и осуществляется в вере.»[15]

Итак, в толковании святых отцов и современных православных экзегетов все достаточно определено. Мотив мессианской тайны существует в Евангелиях, но он довольно убедительно объясняется. В своей основе все объяснения имеют исходным пунктом факт Воскресения. Принимая Воскресение как исторический факт, не составляет большого труда понять и мотивы, по которым Иисус до его свершения требовал сохранять тайну своего мессианства.

 

Явно сложнее обстоит дело, если нам приходится сомневаться в историчности Воскресения, тогда многое в словах и поведении Иисуса становится загадочным.

Развитие протестантской науки шло в направлении выявления достоверных исторических фактов из Евангелий. Эта проблема названа выявлением «исторического Иисуса». В процессе анализа текстов были высказаны ряд предположений, исходных для дальнейших исследований. Это, во-первых, гипотеза двух источников, смысл которой в том, что Марк является самым древним из Евангелий и источником для Матфея и Луки, наряду со вторым источником – Q. И, во-вторых, говоря уже о составе Евангелия от Марка, высказывается предположение, поддерживаемое большинством протестантских исследователей о том, что заключение этого Евангелия (Мк.16:9-20), где описываются явления Воскресшего Спасителя, есть более поздняя вставка.[16]

Итак, исследователи Нового Завета в 19-м веке сосредоточили свое внимание на выделении из Евангелий исторического Иисуса, для чего игнорируется догматические элементы. В итоге таких операций оказывается, что собственно «исторического Иисуса» нет. Впервые наиболее ясно и убедительно об этой проблеме высказался немецкий ученый Вильгельм Вреде. Он же и ввел термин «мессианская тайна». Это понятие оказалось очень плодотворным и имеющим большие перспективы для исследователей Нового Завета. Сейчас, в конце 20-го века,  уже очевидно для науки, что принципиально невозможно выделить «исторического Иисуса», вне христианского предания: «Вклад Вреде в исследование Мк заключается прежде всего в том, что он доказал неисторический характер мотива «мессианской тайны». Это доказательство основано на анализе, из которого следует, что требование хранить молчание первоначально отсутствовало в тех перикопах, где мы теперь читаем о них… Однако предложенное Вильямом Вреде объяснение того, как возникла «теория тайны», было отвергнуто в ходе дальнейших исследований синоптической традиции. Здесь возобладало мнение, согласно которому истоком традиции была пасхальная вера (т.е. вера в воскресение Иисуса), подразумевающая определенную христологию. Предание о земной жизни Иисуса возникло в результате его отождествления с возвышенным Мессией, Господом или Сыном Бога. Следовательно, «недогматического» (в понимании Вреде) предания об Иисусе просто не существовало, так как не существовало допасхального предания.»[17]

 

Рассмотрим более подробно концепцию В.Вреде.

Главный его труд по исследованию затронутой нами проблемы написан им в 1901г. – «Мессианская тайна в Евангелиях и истолкование Евангелия Марка». Известный богослов и мыслитель Р.Бультман называет его самой важной работой предшествующего поколения по исследованию Евангелий.

Вреде ставит перед собой задачу найти одну общую идею, которая бы объясняла непротиворечиво каждый эпизод в Евангелии от Марка, т.е. обнаружить замысел самого Марка.

Господствующий в конце 19-го века не только в богословии, но и в других науках эволюционный подход привносил идею развития при поисках «исторического Иисуса». В новозаветной критике считалось, что можно усмотреть некое развитие в сознании учеников идеи мессианства Иисуса и даже в самосознании Иисуса. Центральным событием в этом процессе является исповедание Петра.

Вреде доказывает противоположное, что нет никакого исторического развития понимания учеников. В качестве примера приводит отрывки, где Иисус свидетельствует Сам о Себе задолго до исповедания Петра (2:10, 2:19, 2:28). Кроме того, при оживлении дочери Иаира Он привлекает еще трех свидетелей (5:35). Еще ранее исцеление расслабленного происходит у всех на глазах (2:1). Таким образом, можно предположить, что исповедание Петра не было чем-то исключительным, неким переломным моментом. Другое свидетельство, совершенно не вписывающееся в рамки теории исторического развития это знание бесами мессианского достоинства Иисуса (1:23-25; 1:34; 3:11-12; 5:6-7; 9:20).

Итак, Вреде отверг идею исторического развития в качестве центральной для Евангелия Марка. Идеей, которая пронизывает все Евангелие, Вреде называет тайну Мессии. С этой точки зрения анализируются все евангельские сюжеты.

Сначала он указывает на множество мест, в которых находим требование Христа хранить тайну о Нем: «Требования хранить тайну Мессии:

1)                 Запреты бесам – 1:25; 1:34; 3:12.

2)                 Запреты после чудес (другие) – 1:43-45; 5:43; 7:36; 8:26.

3)                 Запреты после исповедания Петра – 8:30; 9:9.

4)                 Намерение, оставаться инкогнито – 7:24; 9:30.

5)                 Запрет, исходящий не от самого Иисуса –10:47.»[18]

С другой стороны, есть много чудес, которые не сопровождались запретами (2:1; 3:1) и другие, особенно 5:19, где Иисус прямо указывает рассказать о чуде.

Далее Вреде анализирует особенности этих запретов. 

«Форма приказа стереотипна. Особенностью места 9:9 является замечание о Воскресении. Впрочем, можно выделить два пункта:

1) Приказы звучат четко и определенно. Такую строгость подчеркивает уже само по себе неоднократное употребление глагола evpitima/n; будто бы ощущается, что звучит нагоняй,  даже жестокий выпад, можно перевести «угроза», что усиливается использованием polla, – это убедительное внушение. В истории о прокаженном 1:43 нужно указать еще и аффект гнева  evmbrimhsa,menoj .

2) Мотив этих распоряжений не выявлен ни в одном из мест. Это особенно заметно. Только в 9:30 намерение Иисуса, пройти через Галилею неузнанным, обосновывается тем, что Он своим ученикам разъяснял о своих страстях.»[19]

Все эти запреты нельзя объяснить ни с точки зрения педагогической меры, как воспитание учеников с целью изживания у них ложного представления о Мессии, ни наличием политической компоненты, т.е. опасения римских властей, ни психологическим фактором, личными чувствами Иисуса. «Экзегеза не смогла объяснить непрерывно повторяющееся, вплоть до последнего времени, требование Иисуса, молчать о Его мессианском достоинстве. Ибо она не обнаружила никакой ясной побудительной причины, допустимой для исторического Иисуса и применимой во всех единичных случаях.» [20]

Вреде считает что невысказанной причиной этих запретов, мотивом их, является сохранение тайны Мессии. Прямо это выражается в повелениях бесам, и в 8:30 и 9:9.

Далее Вреде еще указывает на другие свидетельства сокрытости Иисуса.

«Дважды, при воскрешении дочери Иаира и при преображении, мы находим намерение Иисуса, сохранить свою тайну, выраженную также в том, что Он только троих доверенных учеников берет с собой. Но это происходит также при молитвенном борении в Гефсимании».[21] Но эти события как и уединения (1:35), молитвы, доверительные разговоры - это естественные вещи, не связанные с тайной.

Другое дело – притчи. Они сами по себе являются признаком сокровенности от народа, от внешних. «Без притчи же не говорил им; а ученикам наедине изъяснял все». (4:34)

«Во время земной жизни мессианство Иисуса является тайной и должно ею быть; никто – кроме доверенных Иисуса – не должен был о Нем узнать; но с Воскресением следует ее раскрытие. Это является фактически решающей мыслью, изюминкой всего воззрения Марка»[22]. Сокрытие мессианства является не историческим фактом, а отражением богословия Марка.

«Наконец, я спрашиваю, что за вещи в частности подразумеваются как содержание тайны или яснее, как объект сохранения тайны. Об этом можно сказать следующее.

Тайной, прежде всего, является мессианство или Богосыновство Иисуса.

Тайной является чудотворение, которое, являясь знаком мессианства, могло бы его выдать.

Тайной является все учение Иисуса, потому что оно совершенно закрыто для толпы.

Тайной является смысл притч в особенности, так как он открывается только ученикам и то не без объяснения.

Эти обстоятельства различного объема и различной ценности. Представления о тайне личности и тайне учения в известном смысле переходят одно в другое. Ибо Богосыновство Иисуса может мыслиться также как содержание учения и фактически так и мыслилось.

 Но один особенный пункт нужно выделить еще специально.

Тайной является в совершенном смысле также необходимость страдания, смерти и воскресения Иисуса.»[23]

Хотя эти тайны раскрываются ученикам, но большей частью они остаются ими не понятыми. Особенно это касается предсказаний о смерти и воскресении – 8:31-32; 9:31; 10:32-34 и 9:9. Близко к этому 9:12 и 14:21,41. Также 10:38; 12:6, 10; 14: 7,18 (предсказания предательства); 14:24,27, 28 (предсказания бегства учеников); 14:30 (предсказание отречения). Марк знает только о недостатке понимания учеников. Иисус ничего не делает, чтобы быть понятым. Например, сыновья Зеведеевы (10:39) поняли косвенное предсказание, а Петр нет (8:32). «По Евангелию Марка оказывается, что ученики на протяжении всей истории не способны понять Иисуса»[24]. В подтверждение этого приводятся места – 4:13; 4:40-41; 6:50-53; 7:18; 8:16-21; 9:5-6; 9:19; 10:24; 14:37-41. «И они удержали это слово, спрашивая друг друга, что значит: воскреснуть из мертвых.» (9:10). Даже то, что им открывается в притчах, они не могут понять, за что их упрекает Иисус (7:18).

Отмечаются постоянно возникающие противоречия – публичность чудес и требование молчать о них. Вреде считает, что это связано с тем, что у Марка есть два мотива написания Евангелия - исторический  и догматический и они не связаны. В качестве примера приводится место 1:32-45, где за короткий промежуток меняются мотивы сокровенности и явленности три раза:

1-я пара: 32-34 Иисус как чудотворец известен и окружен народом – 35-39 уединение и уход в соседние селения. Уже в 34 запрет бесам.

2-я пара: 44 «покажись священнику» – 45 уединение.

3-я пара: в 45-м стихе Он находится в местах пустынных, но приходили к Нему.

В итоге Вреде делает два вывода:

      «1) Иисус хранит свое мессианство в тайне так долго, пока Он на земле.

      2) Конечно, он обнаруживает Себя своим ученикам в противоположность народу, но даже им Он остается непонятен в своем откровении до поры до времени. 

В основе обеих мыслей, которые неоднократно переходят одна в другую, лежит представление, что действительное знание того, Кто Он есть, начинается только с Воскресения.

Эта идея тайного мессианства имеет у Марка обширное распространение. Она определяет многие речи Иисуса, многочисленные истории чудес и, вообще весь ход исторического повествования.»[25]

Таким образом, теория тайны выражается в тайне чудес, в тайне притч и в тайне учеников. Все это указывает на явный редакторский мотив в Евангелии Марка, по мнению Вреде и его последователей. «В.Вреде считал мотив «мессианской тайны» – часто встречающееся у Мк требование Иисуса к окружающим хранить молчание о его чудесах – литературным приемом, возникшим в эллинистических общинах при передаче традиции. По его мнению, этот прием должен был устранить противоречие между верой эллинистического христианства в Иисуса как сверхъестественного Сына Божьего и ранним палестинским преданием, которое ничего не знало о проявлениях сверхъестественного могущества Иисуса. Идея Вреде сводилась к следующему: представление о том, что Иисус при жизни был «тайным» Мессией – Сыном Божьим и что этой тайне суждено было раскрыться лишь после Воскресения (ср. Мк 9:9), позволяло общине объяснить немессианский характер предания об Иисусе.»[26]

С другой стороны надо отметить мнение, что доказанная догматичность мотива мессианской тайны еще не позволяет сделать окончательного вывода относительно исторической ценности Евангелия, это могут быть совершенно непротиворечивые моменты. «Богословское объяснение смерти Иисуса не обязательно должно было быть дано лишь после события. Как заметил Вильяму Вреде Альберт Швейцер, тот факт, что решение Иисуса претерпеть страдания и смерть есть догматическая формулировка у Марка, еще не означает его неисторичности; напротив, эта догма может принадлежать самому Иисусу, может быть укоренена в его собственных эсхатологических представлениях.»[27]

 

В развитие взглядов Вреде появился ряд гипотез о возникновении мотива мессианской тайны. Рассматривались разные причины: христология раннехристианских общин (Дибелиус), споры с возникающими ересями (Фильхауэр, Уиден, Схилебекс), эсхатологические настроения (Схилебекс).

«Дибелиус – вслед за Вреде – видит ключ к Мк в теории тайного мессианства Иисуса. Эта теория, по Дибелиусу, составляет первую и важнейшую особенность теологии Марка. Как и Вреде, он считает, что Марк ставил перед собой задачу выразить веру общины. Смысл веры той общины, для которой писал Марк, сводится, по Дибелиусу, к определенному пониманию мессианства Иисуса: Мессия Иисус – это пришедший от Бога Сын человеческий, которому «должно» пострадать, чтобы снова возвыситься к Богу и чтобы теперь община могла почитать его и ждать его скорого возвращения «с облаками небесными» (Ср.Мк.14:62).

Вторая особенность Марка в трактовке Дибелиуса – концепция притч как чего-то тайного, скрытого, загадочного (ср.Мк 4:11 и сл.) – следует из «теории тайны». Притчи, как и чудеса, - это эпифании, явления божественного в мир, но их смысл доступен лишь для избранных, которым и дано познать тайну Царства Божьего (для большинства евреев, по Марку, все это должно остаться загадкой, в соответствии с замыслом Бога!). Дибелиус говорит: «Евангелие от Марка было написано как книга тайных эпифаний»»[28]

Эта концепция позволяет сделать и противоположный вывод, что причиной подобных взглядов Марка послужили заблуждения в его общине относительно христологии: «Эта теория (теория тайны) полемически направлена против того толкования личности Иисуса, которое следует из христологии типа божественного мужа. Согласно этой линии экзегезы, понимание Иисуса как божественного чудотворца было распространено в традиции, использованной Марком. В своей «истории Страстей» с обстоятельным введением» Мк спорил с христологией, укорененной в доставшейся ему традиции (например, в собрании рассказов о чудесах), и стремился показать, что правильное понимание откровения в Иисусе возможно лишь при осмыслении его страданий и воскресения. Подлинная вера должна опираться не на чудеса, а на это центральное для христианской керигмы событие. Требование Иисуса хранить молчание интерпретируется здесь как выражение авторской полемики с христологией божественного мужа, а предсказания Страстей и композиционно связанное с ними учение о следовании за Иисусом по пути страданий понимаются как формулировки «теологии Креста» – собственной теологии Марка. (Фильхауэр).»[29]

      К тому же мнению склоняется и современный исследователь Т.Уиден, опубликовавший в 1968г. статью «Ересь, для борьбы с которой было написано Евангелие Марка».

      Другой момент, который тоже может быть причиной сокровенности Мессии в Евангелии, это эсхатологические настроения первых христиан, их напряженное ожидание скорой парусии.        «Э.Схилебекс в книге «Иисус», опираясь на идеи Уидена и Перрина, стремится доказать, что содержание Мк определено «христологией отсутствия и невмешательства», которая действительна в период между смертью Иисуса и его ожидавшейся парусией. Схилебекс считает, что в Мк:13 Иисус изображен как уходящий учитель, который дает своим последователям прощальные наставления.

По мысли Схилебекса, главное в повествовании Мк – земной путь Иисуса и смерть. Мк хотел поместить в центр своей керигмы парусию, сопротивляясь (всеобщей, уже отчасти победившей у Павла) тенденции сделать само Воскресение, а не парусию центром провозвестия.»[30]

 

Разнообразие приведенных гипотез, однако, говорит о их малоубедительности, тем более, что при тщательном лингвистическом анализе открывается инвариантность понимания эпизодов, на которых строятся эти гипотезы. Для примера можно привести толкование Крэнфилда  запрета на разглашение о чуде воскрешения дочери Иаира (5:43): «Некоторые комментаторы полагают, что запрет на разглашение – искусственная вставка, вызванная мотивом «сохранения тайны», поскольку утаить столь необыкновенное чудо было все равно невозможно. Однако из употребления mhdei,j «никто» не следует, что Иисус считал возможным сохранить происшедшее в абсолютной тайне; Он велит членам семьи не сообщать об этом посторонним, без чего известия о смерти и воскрешении девочки останутся до времени только слухами.»[31]

И вообще, если говорить о самом термине «тайна», то надо отметить многозначность этого слова. Но при этом важно не смешивать разные уровни этого понятия. Так, надо разделять тайну - musth,rion - таинство, тайна, некогда неизвестная, но теперь открытая Богом людям (словарь Нового Завета), (4:11). Другой оттенок понятия тайна передается греческим словом  krupto,j - потаенный, тайный, сокровенный, сокрытый. (4:22) И еще более доступный уровень это слово parabolh, - притча, сравнение, иносказание, загадка. (4:11) «И сказал им: вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем внешним, все бывает в притчах». В этих словах хорошо видно противопоставление двух уровней этого понятия. Это и есть путь откровения для человека от притчи как иносказания к таинству, мистерии.

«Тайны учения вверены ученикам, которым одним дается толкование притч (ср.ст.10 и сл.), но исключительным достоянием учеников оно не останется навсегда. Тайное становится явным. Больше того, Мк.4:22, в буквальном переводе на русский язык, звучит так: «Нет ничего тайного, что было бы облечено тайною иначе, как с целью обнародования, и ничего не было сокрыто иначе, как для того, чтобы стать явным». В домостроительстве Божьем тайна есть необходимая ступень, которой Бог же и полагает конец. Покров тайны также служит делу нашего спасения. Как служит, на это Марк ответа не дает.»

Такое понимание тайны, как предела, которым ограничиваются возможности человеческого познания может быть дает минимум фактического материала, но очевидно, наиболее соответствует уровню затрагиваемых вопросов. По этому поводу Бультман писал: «Она (протестантская традиция) видит событие, решающий факт Спасения, в смерти Иисуса и его воскресении. Но едва ли она права, когда понимает смерть и воскресение Иисуса как исторические события, допускающие возможность контроля и фиксации входе наблюдения. Ибо как только по отношению к событию прощения занята позиция наблюдателя, это уже не событие прощения, поскольку его невозможно констатировать с позиции зрителя.»[32]

Бог всегда был и остается для человека сокровенной тайной. Собственно из этого следует и существование всех других тайн и неразрешимых вопросов. Вообще говоря, в гносеологическом отношении Бога и человека, человек не может быть субъектом, а Бог объектом исследования. Всегда получается наоборот. Поэтому, в отношении главных вопросов мы всегда имеем некую грань, за которой начинает сказываться эта специфика отношений именно между человеком и Богом.

 

 

 
 

---